Антон-Горемыка - Страница 21

– Эхва! увели… ну, а где жон сам-ат? в кабачище, чай, косуху рвет с горя?…

– Да, как же, в кабаке… побежал, вишь, ее разыскивать…

– Эй, Ванюха, чертова кукла! – вскричал старичишка, обращаясь мгновенно к сыну, который, казалось, очень был недоволен шутками отца, – мотри, уж не тот ли это мужик… Вот, ребятушки, – продолжал он, оскаливая свои беззубые десны и заливаясь хриплым смехом, – не будет тому больно давно, повстречали мы за заставой мужичка… такой-то чудной… так вот и бежит и бежит по полям, словно леший его гонит… «Поглядь-ка, говорю, Ванюша, никак мужик бежит по пашне». – «И то, говорит, бежит…» Поглядели… бежит, так-то бежит, и, и, и! и давай кричать: «Эй, погоди, постой!…» Куды те, дует себе, не докличешься!., уж такой-то, право, мужик любопытный! пра, любопытный!., должно быть, он…

– Он, он и есть… он… – отозвалось несколько голосов.

Старик ухватился под бока, и все туловище его закачалось от хриплого прерывистого хохота. Тут разговор сделался общим; несколько человек, увлеченные сочувствием к старичку-балагуру, тотчас же принялись рассказывать ему в один голос все подробности происшест-ия ночи. Между тем занялось утро; окрестности мало-помалу пробудились; по скату горы снова потянулись подводы, абелели палатки, запестрел народ. Паром, нагруженный возами и мужиками, задвигался по реке, противоположный берег которой заслонялся совершенно серым, мутным туманом; в кузницах подле постоялого двора загудели меха, зазвенело железо. Ярмарка снова начиналась, кому на горе, а кому и на радость. В самое короткое время двор наполнился постояльцами, приезжавшими из заречья; кое-кто из пешеходов подходил и со стороны города. Последние располагались кучками подле ворот и вокруг избы; в числе их особенно много было баб-проходимок, богомолок, нищих. Между последними нельзя было не заметить Архаровны. Она, по-видимому, не принадлежала ни к какой кучке и одиноко бродила туда и сюда. Никто из присутствующих не знал побирушки; но одна ее одежда, состоящая на этот раз исключительно из лохмотьев, связанных узлами и укутывавших ее с головы до ног, так что снаружи выглядывало только сморщенное, темное лицо старухи и несколько пучков серых, желтоватых волос, в состоянии уж была обратить на себя всеобщее внимание. К тому также немало способствовали: сапоги вместо лаптей, непомерно длинная суковатая клюка, а наконец, и широкая сума, набитая вплотную и которую Архаровна держала на сгорбленной спине своей так же свободно, как любой бурлак. Три молодые парня, стоявшие у ворот, были первые, которые ее заметили. «Ишь, – сказал один, – вот так старуха; ну уж, баба-яга, подлинно что баба-яга». – «Да, – подхватил другой, – повстречаться с такой-то ночью, так испужаешься: подумаешь, нечистого встретил…» – «Ишь старая, старая, – продолжал насмешливо третий, – а шутка каку штуку наворошила себе на спину… и нашему брату не под моготу…»

Архаровна подошла, припадая с одной ноги на другую, к окну избы, постучалась легонько по рамке клюкою и произнесла жалобно нараспев: «Кормилицы наши, батюшки, подайте милостинку во имя Хрието-о-во…» Окно отворилось, из него высунулось рябое лицо дворничихи. «Бог подаст, много вас здесь шляндает… ступай-ка, ступай…» – сказала она грубо и без дальних рассуждений захлопнула окно. Архаровна перекрестилась потупила голову и подошла тем же точно порядком, припадая и прихрамывая, к толпе, стоявшей у ворот.

– Что, бабушка,? – сказал один из молодых парней ударяя ее по плечу, – умирать пора!…

– Ась, касатик!…

– Умирать пора, что шляешься…

– По хлебушко, кормилец, хлебушка нетути…

– А вон это что у тебя в мешке? ишь туго больно набито, – заметил он, подходя ближе и протягивая руку, чтобы пощупать суму; но старуха проворно повернула к нему лицом и никак не допустила его до этого.

Другой молодой парень, стоявший поблизости, ловко подскочил в это время к ней сзади, и та не успела обернуться, как уже он обхватил мешок обеими руками и закричал, надрываясь от смеха:

– Старуха, мотри, эй, крупа-то высыпалась… право, на дне прореха… дорогой того и гляди всю раструсишь…

– Оставь!., каку тут еще крупу нашел… – бормотала сердито Архаровна, стараясь высвободить мешок из рук пария, – экой пропастный, полно, оставь…

Но парень одним поворотом руки бросил суму наземь, повернул старуху и указал ей на прореху, из которой в самом деле сыпалась тоненькою струею крупа.

– Ахти!… батюшки!… – крикнула старуха, расталкивая собравшихся зевак и поспешно нагибаясь. – Ой, касатики мои… вот люди добрые подали крупицы на мою бедность… да и та растерялась… ох…

И она заплакала.

– Знать, много ты бедна, – сказал иронически парень, – что целый мешок наворочали тебе люди-то добрые… эки добрые, право; у них крупа-то, видно, что скорлупа… Да что ты пихаешься, тетенька? небось не возьму, не съем, – продолжал он, удерживая одною рукою Архаровну, другою развертывая суму. – Ишь, ребята… эй, поглядите, какова нищенка… вона чего при —

пасла… вон в кулечке говядинка… э! э!… эхва, штоф винца в тряпице… два! братцы! два штофа и сала кусок, э! а вот и кулек с крупою… жаль только, тетка, прорвался он у тебя маленько… ай да побирушка! да полно, уже не живешь ли ты домком… Чай, на ярманке накупила по хозяйству… что ж, в гости-то позовешь нас, что ли?., да полно, ну, чего пузыришься, ишь огрызается как! говорят, не съедим, не тронем, поглядеть только хотелось…

И он обхватил ее еще крепче руками.

– Ишь, взаправду, чего набрала, – заметил старик, Подбираясь к мешку, – а еще милостинку собирешь… эх ты… жидовина… да тебе, старой, эвтого и в год не съесть…